– Значит, и ваш дом затопило? – спросил Роберто.

Старик кивнул:

– О да. Зато родители работали в верхней части. Поэтому я пришел в папин офис, но его там не оказалось, ему тут же позвонили, и он вернулся меня забрать. Когда он меня увидел, то испытал такое облегчение, что забыл разозлиться. Но некоторые люди пропали. Поэтому он был еще грустный. Это вообще выдался грустный день.

Он задумчиво посмотрел на город внизу, умиротворенный и почти безмолвный в лунном свете.

– Даже не верится, – еще раз проговорил Стефан.

Старик снова кивнул.

Они оглядели город. Нью-Йорк под водой. Нью-Йорк по самую шею.

Старик сделал глубокий вдох.

– Из-за того дня никто не станет осушать гавань. Не знаю, почему кто-то вообще об этом заговаривает. Построить дамбу в Нарроус и во Вратах ада, перекачать Гудзон в море – что за бред! Чуть что сломается и прорвется – все снова уйдет под воду. Вместе с Бруклином, Куинсом и Бронксом. Не могу даже представить, сколько людей тогда погибнет.

– Разве они все не уехали? – спросил Стефан.

– Уехали, конечно, когда не было дамбы. Стена Бьярке дала Нижнему Манхэттену дополнительные лет десять.

– А известно, сколько погибло в тот день? – спросил Роберто.

– Об этом можно только догадываться. Но думаю, пара тысяч.

Наступило долгое молчание. Шум города внизу. Плеск канала.

Старик отвернулся от поручня и сел на деревянное кресло-качалку, что стояло рядом.

– Но вот мы здесь. Жизнь продолжается. И спасибо вам за кров. Я вам очень признателен. Надеюсь, завтра мальчики помогут мне вынести кое-что из моего дома.

– Да и кто-нибудь из нас мог бы, – заметила Шарлотт.

– Нет-нет, – тут же возразили ребята со стариком. – Мы справимся.

Они что-то замыслили, решила Шарлотт. Собирались достать нечто, о чем не желали рассказывать другим. Что ж, обездоленным часто приходится за что-то держаться. Она не раз видела это и у себя на работе. Если у них было что-то подобное, за что они держались изо всех сил, значит, они были еще собой. Будь то какой-нибудь чемодан или собака – лишь бы что-то было.

– Вы, наверное, устали, – сказала она старику. – Вам бы отдохнуть. А нам с Владе, думаю, пора связаться с Амелией, проверить, как у нее дела.

– Ах да, – согласился старик. – Удачи вам! Похоже, положение у нее незавидное.

Франс наклонил так сильно дирижабль – носом вверх, кормой вниз, – что Амелия была вынуждена усесться на заднюю стенку своего шкафа, прямо на кучу всяких инструментов. Услышав глухой стук снаружи шкафа, она мигом забыла о своем голоде и желании сходить в туалет – звук был такой, будто медведи попа́дали на корму, но разве она могла быть уверена? Их когтей, какими бы страшными те ни были, едва ли хватило бы, чтобы удержать мощные тела, когда пол внезапно превратился в стену – как это случилось теперь. А что бы они сделали, если бы зависли сейчас где-нибудь над ней? Представить такое ей было тяжело. Хотя она искренне верила, что все млекопитающие столь же разумны, как она сама – а эту идею подкрепляли многочисленные свидетельства, – порой все же происходило что-то такое, что напоминало ей, что все млекопитающие равно разумны, но некоторые немного разумнее других. Когда нужно было оценить новое положение, люди иногда справлялись быстрее. Иногда. В этом случае, пожалуй, Амелии помогало то, что она знала, что летит на дирижабле, направленном носом к небу. А несчастные (но опасные) медведи могли даже не понимать, что находятся в воздухе, поэтому такой наклон мог в самом деле их дезориентировать. Однако кто знал наверняка?

К тому же некоторые из них могли упасть только на заднюю стену мостика и остаться там. Это представлялось вполне вероятным. Но проверить это, не выглянув наружу, было никак нельзя. А что, если она выглянет и увидит их там? Что делать в этом случае, она не знала.

Стиснув зубы, задержав дыхание и покраснев, она открыла дверь шкафчика и выглянула вдоль коридора, готовая захлопнуть ее, если потребуется. Видеть Амелия могла только корму – и действительно, там, на задней стенке корпуса, она разглядела медведей, похожих на крупных людей в белых меховых шубах. Один лежал на спине, другой сидел и с любопытством принюхивался, как собака; еще двое сцепились вместе, будто борцы, которые оба потерпели поражение. Они находились внутри своего помещения, явно попав туда через открытую дверь, которая и сейчас была открыта. Повезло, что она распахнулась вовсю, аж до прилегающей стены.

Это внушало надежду, но оставались еще два медведя. Они могли упасть на кормовую стенку на мостике, а ей нужно было идти именно туда. Кроме того, если она намеревалась выбраться в коридор, то было не совсем ясно, как ей тоже не соскользнуть вниз и не присоединиться к медведям. Это было бы плохо. Если бы ей удалось соскользнуть, но потом как-то остановиться, закрыть дверь и запереть их, то да – в определенной степени это победа; но если на свободе оставались еще двое медведей, все равно было плохо. Плохого было больше, чем хорошего, но она не могла сидеть в шкафу вечно. Нужно было как-то воспользоваться ситуацией, пока имелась такая возможность. Она не знала, сколько еще времени «Искусственная миграция» может «стоять на хвосте» – такое положение казалось ей стесненным и неаэродинамичным. До этого она даже не знала, что такое можно сделать, не упав при этом на землю. Как бы не упасть самой и не скатиться к медведям!

Ей пришла мысль сделать из себя маленький дирижабль внутри дирижабля. Сначала она не могла придумать ни как добраться до имеющегося на борту гелия, ни как рассчитать, сколько его понадобится, чтобы подлететь к носу. Но среди кучи хлама на дне шкафчика оказалась высокая канистра с гелием – что-то вроде аварийного запаса, возможно, чтобы пополнить баллонет с микропрорывом или для чего-то вроде того. Пошарив вокруг, она также нашла рулон больших полиэтиленовых мешков для мусора с завязками. Если наполнить их гелием, вдев их друг в друга по два или три, затянуть завязки и привязаться к ним веревкой, то мешки, вероятно, удержат ее в воздухе, будто шарики. По крайней мере на некоторое время. И поднимут вверх.

Когда она проверяла клапан на канистре и вдевала один мешок в другой, дверь ее шкафа с грохотом захлопнулась, страшно ее перепугав. Наверное, некое смутное воспоминание о катастрофе «Гинденбурга»[61] всегда оставалось в подсознании всякого, кто летал на дирижаблях, и такие громкие звуки никогда не бывали желанны. Поразмыслив, она решила, что это, скорее всего, еще один медведь свалился к собратьям. И это хорошо, но оставался еще один. Это был повод для беспокойства, но она не могла оставаться в шкафу вечно, поэтому сейчас у нее была лучшая возможность.